Внимание

Одна из ключевых тем моей работы — это внимательное восприятие повседневного мира.

В проекте American Surfaces («Американские поверхности», 1972—1973) это приняло форму повышенного внимания к самому акту видения. Что значит — видеть?

Когда в 1974 году я начал работать с камерой 8х10 и цветной плёнкой, делая фотографии для следующего проекта — Uncommon Places («Необычные места»), яркость получаемых снимков заставила меня задуматься о том, что у меня в руках был инструмент, способный чётко показать мир, увиденный в момент особенного внимания. В таком состоянии всё воспринимается с кристальной ясностью: цвета насыщены, текстуры выразительны, пространство и время словно приобретают осязаемость.

Меня всегда притягивала съёмка повседневности, потому что именно она предоставляет идеальную почву для практики внимательного восприятия жизни. Драматические события захватывают нас сами по себе, но внимательное отношение к обыденному требует сознательного усилия.

Я начал первое издание Uncommon Places с цитаты архитектора Луиса Салливана из его книги «Беседы в детском саду»:

«Быть внимательным — это важнейшая из наших способностей. Это то, что притягивает к нам события, что наполняет нашу жизнь опытом, доступным в любой момент. Если что-то произвело на вас достаточно сильное впечатление, вы не забудете об этом. Так, двигаясь по жизни, мы накапливаем всё более богатый запас опыта, которым можно поделиться. Но для этого нужно развивать внимание — искусство видеть и слушать. Не беспокойтесь о памяти, она позаботится о себе сама. Главное — научиться жить по-настоящему. Быть внимательным — значит жить, а жить — значит быть внимательным. Духовная природа человека — это высшая форма внимания, способность видеть и слышать на более глубоком, возвышенном уровне».

Эти слова сопровождают меня почти пятьдесят лет. Под «искусством видеть и слышать» Салливан, по сути, подразумевает то, что сегодня мы бы назвали метакогнитивным вниманием — осознанием самого процесса восприятия. И это не только ментальный, но и телесный опыт.

Осознание своего тела, движений рук и ног в момент наблюдения или слушания делает нас ещё внимательнее. Внимание к миру и к тому, какие процессы запускает в нас наш опыт, создает некое внутреннее трение, способное очистить нас от «ржавчины» накопившейся в течение жизни. Этот «акт внимания» и впечатления, которые он приносит, обладают питательной силой. Будьте внимательны, когда идёте по улице, когда выбираете овощи на фермерском рынке, когда пробуете острое блюдо в ресторане, смотрите на произведение искусства, говорите по телефону.

Салливан выдвигает идею о том, что существует высшая форма внимания.
С этим связан отрывок из шекспировского «Венецианского купца»:

Лоренцо:
Как сладко дремлет лунный свет на горке!
Дай сядем здесь, — пусть музыки звучанье
Нам слух ласкает; тишине и ночи
Подходит звук гармонии сладчайший.
Сядь, Джессика. Взгляни, как небосвод
Весь выложен кружками золотыми;
И самый малый, если посмотреть,
Поет в своем движенье, точно ангел,
И вторит юнооким херувимам.
Гармония подобная живет
В бессмертных душах; но пока она
Земною, грязной оболочкой праха
Прикрыта грубо, мы ее не слышим.

(Акт 5, сцена 1, перевод Т. Щепкиной-Куперник (изд. 1958)

Моё знакомство с этим текстом произошло в подростковом возрасте. Я часто слушал ночную радиопрограмму классической музыки Билла Уотсона. Каждый вечер он начинал эфир с чтения фрагмента этой речи (приведенная выше цитата — лишь начало). Она заканчивается словами «Слушай эту песню». Когда он произносил эту речь, на заднем плане играла «Маленькая ночная серенада» Моцарта. Однажды мы с другом осмелились прийти в студию Уотсона. Позже я стал заходить туда регулярно, приносил свои любимые записи, и мы обсуждали их в эфире. Вспоминая этот опыт, я поражаюсь тому, как уважительно Уотсон относился ко мне, хотя я был моложе его более чем на тридцать лет. Подобные встречи случались и с режиссером Йонасом Мекасом, и с Джоном Шарковски. Они относились ко мне с уважением не потому, что я был кем-то особенным, а потому, что особенными были они сами — они видели, что каждый человек, вне зависимости от возраста, достоин внимания.

В этом отрывке из «Венецианского купца» Шекспир вкладывает в уста Лоренцо мысль о том, что у нас есть душа, но она скрыта от нас «земною, грязной оболочкой праха» — накопленным грузом жизни. Чтобы обрести чистоту, душа должна быть освобождена, очищена. Чтобы описать душу, он использует метафору музыки сфер, ангелов, поющих херувимам. Образ ангелов, поющих друг другу, как метафора гармонической вибрации души, встречается и в иудейской утренней молитвенной службе, где говорится, что ангелы «все открывают свои уста со святостью и чистотой, с песней и мелодией, благословляя и восхваляя, прославляя и возрождая, освящая и прославляя». Все они славят Творца, восклицая в унисон и с благоговением: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, весь мир полон славы Его.

В этих текстах возникает представление о внутренней гармонии — переживании души, доступном человеку через внимание. Поэзия лишь намекает на это, а музыка передаёт непосредственно. Пока я пишу эти строки, в памяти всплывают гармонические прогрессии из «Волшебной флейты» Моцарта — до боли возвышенные.

Шекспир завершает речь Лоренцо словами:

Тот, у кого нет музыки в душе,
Кого не тронут сладкие созвучья,
Способен на грабеж, измену, хитрость;
Темны, как ночь, души его движенья
И чувства все угрюмы, как Эреб:
Не верь такому. – Слушай эту песню.

(Акт 5, сцена 1, перевод Т. Щепкиной-Куперник (изд. 1958)

«Тот, у кого нет музыки в душе», не имеет души. Он не обрёл её через осознанные усилия или обстоятельства своей жизни. Его «чувства все угрюмы, как Эреб», греческий бог тьмы, порожденная Хаосом персонификация подземного мрака.

Когда Лоренцо говорит Джессике «слушай эту песню», он имеет в виду не только звуки вокруг, но и музыку внутри неё. «От сладкой музыки всегда мне грустно», — говорит Джессика. Лоренцо отвечает: «Причина та, что слушает душа». Что-то внутри неё слушает музыку на ином уровне. И это напоминает мне слова Салливана: "Высшее искусство — видеть и слушать".